Он наблюдал за ней уже давно: заняв позицию на последнем, верхнем ряду, украдкой посматривал на совместных лекциях, как грациозно ныряет вверх и вниз головка на точеной шейке – то погружаясь в конспект, то поднимаясь взглянуть на доску; подгадывал время, чтобы зачерпнуть на мгновение обволакивающе-древесное спокойствие ее карих глаз на переменке в студенческой столовой; и даже незаметно следовал за ней от учебного корпуса до метро.
Но что-то внутри мешало просто подойти и заговорить. Казалось, что этот затрапезный акт разрушит тот хрупкий ореол особого очарования, которым постепенно оказалось окутано все, что с ней связано.
Конечно, этот ореол он создал себе сам – и прекрасно осознавал это. Тем ценнее было сохранить, не разрушить, пронести его дальше через жизнь. Сделать основой для чего-то большего.
Именно в результате длительных размышлений о большем у него созрел план: на обратном пути к метро дождаться дождя, и когда начнут накрапывать первые капли, подойти сзади и победоносно раскрыть над ней зонт. Да, старомодно, да, банально и затаскано до очевидности – но, черт подери, романтично. И оставляет те самые коннотации: идти вместе с ней рука об руку под защитой большого черного зонта, улыбаясь и преодолевая застенчивость, казалось единственно достойным способом входа в бурный и непредсказуемый водоворот знакомства. И – того большего, что должно за ним воспоследовать.
Эти размышления постепенно разворачивались в подробный сценарий того, что он ей скажет – и что она может ему ответить. А затем неизменно и плавно перетекали в фантазматический поток образов будущего счастья: струящийся водопад ее ароматных волос, застенчивая нежность юношеских ямочек на щечках, грациозные очертания длинной тонкой шеи, изысканные мелодичные переливы смеха…
Но как назло – на протяжении нескольких месяцев дождя просто не было.
Не то чтобы совсем – иногда тучи сгущались над университетом и проливались серыми струями на землю. Но именно тогда, когда заканчивались занятия, небо прояснялось, и на землю не падало ни капли. Каждый день выходя из дома с зонтом, ставшим уже обязательным атрибутом, и возвращаясь с ним – так и нераскрытым – обратно, он чувствовал себя донельзя глупо. Так прошел март, апрель, затем май – что-то драматично-нелепое и одновременно роковое было в этом удивительном стечении погоды и обстоятельств.
И вот наконец наступил июнь, время экзаменов. Предсказывать ее возвращение к метро и совмещать со своим стало особенно сложным – она училась в другой группе, и непонятно было, когда там все закончится…
Ночь перед последним экзаменом оказалась для него особенно непростой – празднование с друзьями в общежитие оставило неизгладимый отпечаток на рюкзаке, теперь разорванном и прожженом в нескольких местах. Вместо него пришлось взять обычный бытовой пакет с надписью «L&М». К счастью, зонт никак не пострадал и прекрасно поместился внутрь.
Вносить вещи в аудиторию, где проходил экзамен, было нельзя, поэтому он просто оставил пакет в коридоре, в хаосе поваленных друг на друга столов и стульев – лето в университете по-прежнему оставалось временем ремонта и локального хаоса…
Взгляд, привычно брошенный в окно, поверх руки преподавателя, расписывающегося в зачетке, выхватил грозовые сгущающиеся тучи – и знакомую точеную фигурку, уже выходящую из дверей их корпуса. Не чуя под собой ног, он выскользнул из аудитории и помчался вниз, на ходу подхватив пакет. Догнать ее удалось где-то на полпути до метро, когда начали накрапывать первые капли.
Сердце бешено колотилось, а мысли лихорадочно метались, раз за разом воспроизводя в сознании отрепетированный сценарий знакомства. Рука тем временем шарила в пакете, шарила, шарила – не в силах нащупать привычной твердости ручки зонта. И наконец вместе с первым шквальным дождевым порывом накатило осознание – это был не его пакет…
Вернуться обратно за зонтом и догнать ее он уже не успел бы, вариант же просто подойти к ней без зонта представлялся заведомо жалким и вымученным – у него с собой не было даже куртки, чтобы накрыть их обоих. Поэтому он просто оцепенело стоял под потоками воды, льющимися с неба, и смотрел ей в спину – ускоренно удаляющуюся в сторону метро.
Мелькнула молния над головой. Прогремел гром. А внутри, вместо отчаяния или злости, разворачивалось что-то очень странное: весь мир, в котором имели значение сопротивление материалов и принципы магнитной индукции, экзамен по которым он благополучно сдал, стал казаться далеким и бессмысленным. А осмысленным и близким ощущался именно этот, до боли, с рождения знакомый принцип – зияющий бесконечно длящимся рваным разрывом прямо посреди текущего момента; принцип, по которому все в жизни почему-то обязательно происходило вот так…
Этот принцип даже не был злонамеренным, заведомо нелепым или связанным с какой-то явной неудачей – скорее ускользающим, сюжетно-вычурным. Отстраненным и безличным, но при этом запредельно-реальным. Организующим обстоятельства так, чтобы сделать непредсказуемыми любые попытки подготовить все заранее.
С этим странным ощущением внутри, не чувствуя холода от проливного дождя, он и побрел обратно в учебный корпус – в любом случае теперь надо было вернуть пакет владельцу и забрать свой. Ощущение не отступало, не изменялось, просто поселилось теперь внутри навсегда. В нем таилось что-то завораживающее, потенциально чреватое искуплением всех альтернативных жизненных дорожек, которым не суждено теперь было сбыться – реальность. Сама реальность. Поэтому он все глубже и глубже всматривался, вчувствовался в холодную отстраненность этой внутренней реальности, так глубоко созвучную сотням искаженных отражений на мокром асфальте мостовой и свинцово-серому небу над головой.
И да – в приаудиторном хаосе сваленных друг на друга столов и стульев лежал в пакете с нелепой надписью «L&М» ненужный теперь уже никому, забытый зонт...
А. С. Безмолитвенный © 2020