Эта статья посвящена феномену отчуждения форм восприятия разных людей, свойственному нашей культуре.
Начнем с теоретического базиса:
В пространство восприятия человека каждую секунду вторгается огромное количество стимулов от органов чувств. Это то, что является общим для всех людей. Но способ приписывания значения каждому из этих стимулов и составления целостной картины окружающего мира существенно различается от человека к человеку. Люди отчетливо характеризуются способом интерпретации информации от окружающего мира, представленности переживаний сознанию. «Структура» восприятия специфицирует человека подчас надежнее, чем дактилоскопический узор на подушечках пальцев.
В философии давно известен «парадокс остенсивности восприятия». Представим себе, что есть 2 человека, оба из которых видят зеленый лист и каждый из них называет его «зеленым». Гарантирует ли это, что само феноменологическое восприятие этого листа и его цвета у них одинаково? Ответ – нет. Вполне возможно, что феноменологически «зеленый» у одного из них воспринимается как «красный» у другого. Наиболее же вероятно, что сами модели построения перцептивного восприятия у этих людей настолько разные, что сумев каким-то загадочным и чудесным образом «влезть в мозги» к другому, первый наблюдатель сильно удивится, не найдя там ничего похожего на свою собственную картину зеленого листа.
Парадокс заключается в том, что в реальности нет «общего нейтрального пространства рассмотрения», в котором мы могли бы сравнить первую схему восприятия со второй. Поэтому возможность окончательного ответа на вопрос, различаются ли схемы восприятия, представляется весьма проблематичной. Однако некоторые формы опыта пребывания в измененных состояниях сознания и данные о синестезиях, свойственных одним людям и представляющих загадку для других, дают основания полагать, что различия в способах восприятия и метафрейминга перцептивного опыта весьма существенны.
Итак, способ интерпретации сигналов, поступающих от мира, «задается» перцептивной аксиоматикой человека. Или задает ее. Для целей данной статьи неважно, что именно первично в процессе онтогенеза.
Если перейти к анализу искусства как способа передачи опыта, приходится констатировать: Автор здесь, разумеется, не является исключением – он воспринимает мир таким способом, в котором проявляется его аксиоматика. Более того, можно заведомо утверждать, что структура согласования и обработки данных, полученных от разных органов чувств, у Автора отлична от способа, свойственного большинству окружающих.
Иначе автор не был бы Автором. И, в отличие от базисных перцептов, это можно проверить. Сама материя перцептивного восприятия остается невербализуемой "тайной за семью печатями", но структурные построения, основанные на ней, вполне вербализуемы. Подобно тому, как оба наблюдателя, например, согласятся, что лист "зеленый" или имеет характерные зазубринки, они могут признать, что художественное полотно, например, "экспрессивно". Следовательно, для доведения до окружающих своего видения Автору требуется своеобразный "конфигуратор" – дополнительная прецессия, способная «подстраиваться» к аксиоматике восприятия окружающих и, демонстрируя комплекс специально маркируемых для этой цели отличий, доводить до них искомые смыслы. Т.е. при создании произведения искусства Автор должен быть способен удерживать две схемы восприятия одновременно.
Таким образом, Автор должен быть чем-то большим, чем просто автором. Если он успешен в донесении принципов своей аксиоматики до окружающих, он также в некотором смысле «шаман» – существо, способное оперировать контекстами восприятия и растождествляться со своей оптикой. Автора отличает от сумасшедшего (или человека, подверженного невыразимой идиосинкразии) именно возможность осознавания не только собственного перцептивного образа, но и способа его конституирования. Только в акте выхода за пределы своей оптики Автор может обрести коммуникативную точку опоры, необходимую для построения моста между собой и реципиентом. Именно эта способность и создает Автора.
Сила искусства состоит именно в умении производить «захват» изнутри перцептивной схемы восприятия и «смещать» оптику наблюдателя, выводя его в новые, еще не изведанные состояния сознания. Именно по этой причине автор может быть опасен для социальной системы.
Оптика реализовавшегося Автора филигранна, создаваемые им «ментальные фильмы» притягательны изумительной детализацией проработки и конгруэнтностью фрейминга. Именно это делает объект искусства желанным. Поскольку оптика – авторская, являющаяся плодом долгой эволюции состоявшегося мастера форм и аспектов, она по умолчанию всегда предпочтительнее (и с прагматической, и с эстетической точек зрения), чем то хаотичное месиво, которое является способом восприятия «обычного человека», реципиента культурной продукции. Если бы так называемый обычный человек (не озадачивающийся вопросами эстетики и эргономики своего аппарата восприятия) мог поменять свою оптику на авторскую, то с радостью бы это сделал.
Именно в этом кроется опасность, ощущаемая социумом. Автор притягателен. Он – потенциальный вербовщик[1] в ряды апологетов своей интерпретации реальности. Вдвойне опасен для системы Автор, сумевший концептуализировать свою аксиоматику, поскольку это дает ему возможность передавать необходимые элементы своей оптики окружающим, используя обычные коммуникативные коды, создавая из них мост-переводчик. Совокупность структурных различий в этом случае переносится и воссоздается в языке описания (коммуникативной "надстройке") - с тем, чтобы добившись хотя бы на долю секунды проскользнувшего осознания какого-то весьма значимого различения на этом уровне, помочь реципиенту осуществить нисхождение на уровень перцепций и осуществить его аксиоматическую перестройку по аналогии.
Как же система защищается от подобных воздействий?
Сакрализация перцептивного отчуждения
"Нормальной" в нашей культуре признается ситуация отсутствия возможности передачи именно этого, значимого "глубинного" уровня. По умолчанию «обычный человек» помещен в ситуацию отчуждения от других стратегий восприятия реальности и коммуникативных кодов. Имплицитно подразумевается как истинная и самоочевидная картина мира, в которой люди представляются бесконечно удаленными друг от друга галактиками, между которыми – пропасть фундаментального непонимания. В «обычном» мире нет способов «достучаться» до другого, нет способа "присоединиться" к его восприятию, передать что-то на этом уровне. Даже воспоминания о раннем детстве, которые насыщены отчетливым ощущением, что в действительности все не так – и люди скорее похожи на листочки, растущие рядом, на одной ветке, – вытесняются и исчезают под воздействием социальных стереотипов общения. Поскольку не находят подтверждения в повседневной жизни.
Более того – это отчуждение сакрализуется культурой как неотъемлемое благо, являющееся "несомненным" завоеванием социальной системы, а не как шизофреногенная разобщенность.
Автор, как человек, глубоко ощущающий эту броню отчуждения и желающий пробить ее, квалифицируется сегодня либо как взбалмошный, наивный идеалист, неспособный помочь людям в реализации социально значимых целей (денег заработать, семью завести), либо – если размах и мощь авторского видения преодолевает эту плотину – как ментальный агрессор, желающий подчинить структуры восприятия окружающих.
Поэтому шансы на успешное воздействие появляются только у Автора, сумевшего подобрать код, переводящий его аксиоматику на язык согласованного описания – не только эстетического, но и этического. Так, чтобы, с одной стороны, продемонстрировать эффективность своей оптики в реализации социально значимых целей, а с другой – отчетливо показать ее неагрессивный (по отношению к социальным институтам) и ненасильственный характер.
Несоблюдение этих условий превращает Автора в восприятии окружающих либо в эстетствующего романтика, далекого от жизни коллекционера иллюзий, либо в диктатора, обладающего "животным магнетизмом" и распространяющего вокруг себя ореол притягательно-гипнотического влияния.
Однако проблема сакрализации отчуждения имеет еще один, более глубокий, пласт: часто ли в реальности приходится наблюдать второй типаж? Почему настолько редки Авторы, сумевшие пробиться к мета-аксиоматике? Не потому ли, что они вырастают в том же социуме и изначально столь же подвержены общей коммуникативной установке? Тенденциозность начинающего автора заблокирована ею – и для акта творческого воплощения своих перцептивных сокровищ ему необходимо предварительно осуществить десакрализацию этой, глубоко укоренившейся в бессознательном, социальной установки в себе самом.
Таким образом, Автор – это не профессия, авторство – не атрибут социальности. По-настоящему реализовавшийся творец не может быть просто узким специалистом в своем деле. Он должен быть "интуитивным гением", разобравшимся в структурах этики, эстетики и этологии. И, поскольку речь идет об индивидуальной имплицитной аксиоматике автора, никто не способен помочь ему на этом пути.