Утомленные веки мягко полуприкрыты. Расслабленный взгляд вяло скользит по строчкам, не в силах окончательно вырваться из-под нависающих кожистых складок. Мысль все еще лениво понукает его двигаться дальше, но диван, вечер, полумрак комнаты, ощущение разлитой по всему телу усталости непреклонно рассеивают это намерение. Понемногу строчки расплываются, выскальзывают за границы неумолимо проваливающегося в темный туннель внимания.
Голова тяжелеет и постепенно клонится к плечу, книга выпадает из ослабевшей руки на колени. В нахлынувшей полудремоте под закрытыми веками мерцают и вьются полуоформленные образы, переходящие в неспокойный, сбивчивый сон.
И вот – приходят картины далекого детства, смутно знакомые по ощущениям: Старая квартира. Маленький мальчик, стоящий возле шифоньера в большой комнате. Мимоходом отмечается поразительная яркость и деталистичность узоров ковра на полу. Новый, только что купленный телевизор, вносящий со своей тумбочки странные обертоны матово-черной японской синтетики в привычный древесно-полированный гештальт вещей в комнате. Удивительный запах свежей, недавно распакованной техники. «Мам, давай я настрою». «Нет, что ты, сломаешь, а вещь дорогая. Сейчас мастер придет – все настроит».
Деньги, лежащие в конверте для отправки бабушке по почте. Интригующие атрибуты загадочной и сложной системы отправки: марки, ровные ряды строчек в графе «адресат» и почтовые индексы, которые так приятно выводить по заранее пропечатанным направляющим линиям. «Мам, давай я заполню». «Ты адреса не знаешь. Я сама, когда руки дойдут». «Ну давай отнесу на почту». «Еще потеряешь! Завтра соберусь, сама отнесу». Письмо пролежало на шкафу несколько дней – пока "не дошли руки" – маня, притягивая к себе... но написать что-нибудь на конверте на свой страх и риск он так и не решился.
Сломавшаяся швейная машинка. Робкий голос – уже без особой надежды: «Мам, можно я посмотрю?» Укоряюще-снисходительный взгляд и ожидаемые, привычные уже слова «Ты все только сломаешь, в ателье отдам – там все сделают». Разливающееся где-то в пространстве позади глаз внутреннее убеждение – лучше даже не пробовать. Все случится своим чередом. Твоего участия не требуется.
Неестественно выверенная подборка воспоминаний расшевелила где-то на самых закоулках сна смутное ощущение: что бы ни происходило, неизменно оказывалось, что кто-то другой сделает это лучше. Сочинит стихотворение, пробежит стометровку, сдаст экзамены, приготовит суп – все, что угодно. Образ Кого-то Другого незримой тенью витал где-то в темном уголке подсознания всю жизнь, заставляя бездействовать, лежать, надеяться на окружающих и печально смотреть на выстроенные кем-то условия жизни – всепрощающими, апатично-усталыми глазами. Неожиданное озарение разбудило его – веки распахнулись, тело буквально подбросило над диваном. Книга слетела на пол от резкого толчка.
Как-то сразу отчетливо проступил окружавший его интерьер холостяцкой квартиры: обшарпанная мебель, торчащие из карниза «крокодилы» от сдвинутой набок занавески, звуки текущей сантехники в туалете – конечно, ведь всем этим должен заниматься кто-то другой. Кто-то Другой завоевывал призы и награды от жизни, писал книги, делал детей, оставался в памяти окружающих. Пока он лежал на диване...
И уж тем более трезво, всерьез думал о себе и о своей жизни тоже кто-то другой – ведь Кто-то Другой справится с этим значительно лучше. Кто-то, у кого не было такого детства…
Неожиданно промелькнувшая мысль убила наметившуюся было привычную волну жалости к себе и приподняла уголки его губ – а ведь и спать, и бездумно смотреть телевизор всю жизнь у Кого-то Другого получилось бы гораздо лучше. Но не у него...
Ноги сами юркнули в стоптанные тапочки, и понесли за инструментами – чинить сантехнику.
А. С. Безмолитвенный © 2010